Первые туманы.
После теплого дня, 31-го августа, в 10 часов вечера, появились на поверхности Волги белые струйки водяных паров, предвещавшие на ночь более или менее сильный туман на пространстве между Нижним и Казанью. Действительно, во втором часу ночи туман сделался непроницаем, и пароходам пришлось становиться на якорь. Этот туман был первым на Волге в нынешнем году и отличался особенною густотою. В Казани и в других соседних с нею местах по Волге ночами на 1-е и на 2-е сентября были первые морозы-утренники.
Наш пароход был застигнут туманом немного ниже города Козьмодемьянска. Командир попытался было идти вперед, но должен был остановить пароход, потому что с рубки не видно было носа судна. Сверх того, едва не произошло столкновение между нашим пароходом и самолетским. Вдали показались огни парохода, идущего вверх, который, по установленным правилам, дает дорогу спускающемуся вниз. На последнем, сверх того, белым флагом (манишкою) или белым фонарем машут по ту сторону судна, с которой желают пропустить встречный пароход. На свисток, поданный с нашего парохода, отвечали с самолетского свистком же и тем дали знать, что с него слышали опознательный знак и как бы поняли его. Между тем, на деле оказалось, что самолетский пароход стоял, по случаю тумана, прежде нас на якоре, а потому он не имел права отвечать свистком же, а должен был звонить в колокол и тем показать, что он не на ходу. Вследствие такого недоразумения, наш пароход только в последний момент успел так ловко повернуть в сторону, что только кормою прошел почти что вплотную с носом самолетского парохода. На нем раздались крики, поднялась суматоха, так как наш пароход «Амазонка» (американской системы) своими размерами мог раздавить небольшой самолетский пароход, но, к счастью, все окончилось благополучно.
Около Козьмодемьянска, как оказалось утром, застигнуто было туманом несколько пароходов. Кто рискует, тот стал сниматься с якоря в восьмом часу утра, когда туман еще не совсем рассеялся, кто поосторожнее, так только в девятом часу побежал далее.
Столкновение, происшедшее во время тумана между пароходами, вследствие обмана одного другим, указывает на несостоятельность или неполноту правил о предостерегательных знаках, подаваемых на различных пароходах: если на пароходе свистели, а не звонили, как требует закон, то значит на нем не давали себе отчета в возможности столкновения, то есть, что «спускавшийся по реке пароход сам догадается, что мы стоим на якоре, а не идем». В тумане же решительно иногда невозможно бывает распознать такое положение парохода. Для плавания на морях ныне выработана система, насколько возможно полная, подачи знаков свистком и колоколом для встречных судов. Многие из этих правил следовало бы ввести и для речных пароходов, особенно на Волге, или вообще пересмотреть правила, установленные для них. Свистком парохода можно подавать столько разнообразных сигналов, что, вместе с колокольным звоном, их окажется достаточно для точного определения того положения, в котором находится спускающийся или поднимающийся по реке пароход при их взаимной встрече.
Пассажиров всякого рода было много на нашем пароходе в каютах первого и второго классов. Случай столкновения, первый густой туман на Волге свел их в общую беседу, в ожидании подъема якоря и возобновления хода к Казани.
− Могли бы быть поосторожнее в тумане, − сказал один из собеседников; − можно было бы, ввиду начавшегося уже довольно сильного тумана, остаться в Козьмодемьянске и выждать там утра.
− Не «могли» бы, а «должны» были бы, − возразил товарищ прокурора, ехавший на новую должность на низовье Волги. − Где «должно» что делать, там не может быть допускаемо слово «можно», как бы предоставляющее какой-то произвол лицу ответственному, но с тем вместе и распорядительному.
− Ваше замечание, − присовокупил обрусевший немец, бывший студент Дерптского университета, − напоминает мне сказанное по поводу этих слов генералом от инфантерии, Крафстремом, бывшим попечителем Дерптского учебного округа в сороковых годах. Однажды он посетил гимназию в Дерпте, где я был тогда учеником. Заметив какой-то непорядок или упущение в гимназии, он спросил, почему оно не устранено. «Не могли», был ответ. – Как не могли, вы должны были. Берите с меня пример. Я, собственно, сельский хозяин, к военной службе не чувствую призвания, но Государь приказал мне быть солдатом и я поступил в армию, приказал быть офицером, − я им стал, приказал быть ученым (попечителем) и я должен был им сделаться. Кто что должен делать, тот не имеет права говорить, что он не может.
− Сколько помнится, Крафстрем был «служака» в полном смысле слова и притом человек ничем невыдающийся, − спросил один пассажир.
− Более того… − отвечал дерптский студент. − Про него сохранилось много анекдотов. Он говорил, между прочим, дурно по-немецки. Однажды в гимназии, где было немало юношей не только с первым пушком на губах, но и с порядочною щетиною от частого употребления бритвы, Крафстрем заметил одного гимназиста с порядочными усиками и спросил его по-немецки:
− Что вы, Шиллер или гусар?
Крафстрем желал спросить: «что вы, ученик или гусар», но вместо Schueler (ученик) произнес Schiller (Шиллер – т.е. поэт).
− Меня зовут Штраус, ваше превосходительство.
− Как вы смеете так отвечать на мой вопрос, − гневно вскричал Крафстрем. − Повторяю: Шиллер вы, или гусар?
− Я не смею быть таким знаменитым поэтом, − отвечал растерявшийся гимназист.
− Разве вы гусар, что носите усы?
Гимназист понял тогда, в чем дело и извинился, что не успел выбриться.
Но еще страннее попечителя был тогда в Дерптском университете преподаватель верховой езды, пробывший пятнадцать лет студентом в нем, не в состоянии бывший окончить курса и доставший себе место берейтора, по уменью ездить на лошадях. Крафстрем почему-то любил беседовать с ним. Однажды попечитель, остававшийся всю жизнь в душе сельским хозяином, разговорился с берейтором о низкорослости льна в том году, и что для лифляндских крестьян такой лен будет убыточен по короткости волокна.
− Ничего, ваше превосходительство, такой лен пригодится для детей.
В другой раз Крафстрем, повторяя свои любимые фразы о том, что он выполнял все, что ему приказывал император Николай Павлович, что такое славное повиновение власти долг каждого, прибавил:
− Если бы он приказал мне проломить головою стену, я бился бы о стену, согласно повелению.
− Неудивительно, ваше превосходительство, − отвечал преподаватель верховой езды, − у вас крепкий лоб.
Крафстрем не понял насмешки в последних словах, произнесенных берейтором от глупости, и самодовольно улыбнулся.
− Можно и должно – великие слова, − начал речь бывший командир пароходов, как оказалось впоследствии, около двадцати лет плававший по Волге, − особенно в практическом применении к нашей реке. Что можно, то делают для улучшения плавания на ней, а чего должно, то обходят или по незнанию свойств течения, или отговариваясь невозможностью. Например, ниже Казани после Красновидова лежит знаменитый перекат Шеланга, извивающийся ниже ужом на протяжении двух верст. Тут же и каменистая гряда и крупный каменистый песок у правого берега, нелегко смываемый течением. Прежде было тут прямое плесо к нагорному берегу, но в 1882 году инженеры умудрились сделать тут плотину, в видах улучшения судохождения. Опытные люди, знакомые с Волгою, говорили, что такую плотину «должно» удлинить до самого лугового берега и укоротить по направлению к нагорному, и таким образом сформировать у последнего глубокий фарватер. Но инженеры нашли, что «можно» сделать по их проекту. Вследствие того в прошлом году образовался вместо прежнего прямого хода нынешний извилистый, на котором опасность угрожает и от мелей, и от каменных гряд. Рулевых и лоцманов на этом извилистом перекате, особенно на больших пароходах, пробивает до седьмого пота. В прошлом году пароход «Колорадо» четыре дня просидел на мели, уткнувшись носом и кормою «в песок». К счастию, он при таком положении еще не переломился посредине. Пароход «Ниагара», не справившись с ветром и течением, получил на шеланговском перекате, тоже в прошлую навигацию, три пробоины, попав на гряду. Хорошо, что пробоины случились в машинном отделении, где не было грузов, следовательно, их можно было немедленно отыскать и заделать. В нынешнем году, увидав нецелесообразность подобной плотины на Шеланге, водоходное начальство ее сняло, оставив на память о себе извилистый фарватер, где два парохода разойтись не могут. Так не «должно» поступать, особенно когда искусственные сооружения, вместо улучшения фарватера, портят его. Никто не намерен отнимать у гг. инженеров их специальных знаний, но, как показал опыт с Шелангою, тут мало теоретического знакомства с течением рек, а необходим продолжительный опыт на Волге, знакомство с особенностями ее течения, чего нельзя изучить в кратковременный проезд на казенном пароходе по опасному месту. Наблюдение за такими отмелями, перекатами, перевалами, россыпями, трубами и проч. «можно» было бы поручить опытным капитанам, свыкшимся с Волгою, изучившим ее капризные перемены, и указания которых были бы выполняемы инженерами согласно с требованиями и условиями техники. При таком условии, не являлось бы на свет Божий шеланговских плотин, к посрамлению инженерного искусства и к ухудшению дурного, но сносного, все-таки, прежнего фарватера.
Развели пары, которые на пароходе, отапливаемом нефтью, изготовляются необыкновенно быстро, скорее, чем при употреблении для того дров или каменного угля, якорь стали поднимать также посредством пара. Публика собралась на верхней палубе смотреть.
− Не нравятся мне эти новые затеи-с, − сказал русский торговец. − То ли дело – с рабочими на шпиле. Скорее снялись бы.
− Сомневаюсь, − заметил ему его сосед. − Сверх того, как видите, у лебедки всего два человека, а на шпиле их было бы шесть, если не более.
− Так что же-с? По-моему-с, все лучше-с; народ имел бы работу, а то машины отнимают хлеб-с.
− Это дело другое, но вот мы и снялись с якоря, а прежним способом все еще возились бы с якорем.
− Пароходы уничтожили прежние расшивы и коноводные машины, − перебила соседа седая борода. Так и машины все новизну вводят. А как бывало прежде спокойно с коноводными машинами. Шли они плавно, тихо, в порядке, вели за собою суда, особенно у больших поставщиков. Любо было смотреть; ни дать, ни взять, что твоя «губерния».
Н. У.
(Из газеты «Новое время», 1883 год, 4 (16) октября, № 2730, стр. 3. Материал предоставлен Алексеем Александровым)
Упоминаемые суда: Амазонка, Ниагара, Колорадо.
Упоминаемые судовладельцы: «Самолет», общество акционерное пароходное..