Кор−ция «Саратовского Дневника».
Мы подъехали к Ровному около 12 час. дня, но, вместо остановки у Ровного, немедленно же, завидев место катастрофы, направились к нему. Это вовсе не далеко от Ровного, почти прямо против него, на правом берегу. Собственно, это не берег, а пески, обширное займище, сузившее в этом месте Волгу до 1½ вер. или менее. Края этих песков чем выше, тем зыбче, т. е. подмыты водой, потому что Волга тут загибает и ударяет прямо в песок; чем ниже, тем края песков крепче. «Вера» влетела на зыбучую часть песков под прямым углом, она почти вся вдалась в песок, и только корма ее держится на глубине, может быть, 3−4 саж. Течением воды затем корму парохода отклонило несколько южнее, так что пароход образует теперь косой угол.
Печальные останки парохода – это длинный железный остов, закоптелый, пожелтевший – глядит страшным гробом. Пароход действительно и оказался гробом чуть не для сотни людей.
Мы сошли на песчаный берег выше места стоянки погибшего парохода. Обогнули его, и по другую сторону его увидели страшную картину, которую не нарисует самая пылкая фантазия. Здесь в беспорядке лежали тела утонувших, вынутые из воды. Их не переставали еще вынимать, хотя это уже был второй день после катастрофы. Их ловили сначала сетями, как рыбу, ловили кучами, потом стали вылавливать поодиночке; некоторые тела унесло далеко; иные прибило где-нибудь к берегу, другие унесло к с. Золотому. Очень вероятно, что немало тел осталось на дне, придавленных тяжелыми предметами, падавшими с парохода, не выплывших наверх по тяжести навьюченного платья, захваченных в руки вещей и проч. Берег усеян телами. Немногие из них обряжены как следует спасшимися родственниками, живущими в Ровном или прибывшими по первому известию о происшедшей катастрофе. Большинство вынутых из воды людей сохраняют ту самую позу, в которой застала их страшная смерть на воде, борющимися из всех сил за свое существование. Попадаются группы мертвецов, так или иначе сцепившихся друг с другом и друг друга топивших. Плывшие сзади хватались за ногу переднего пловца и связывали его движение. Тот шел ко дну и волок за собою в воду еще переднего пловца. Один взгляд на эту массу тел, искаженных в лице страданиями, обессиленных в борьбе за свое существование – позволяет уже судить о той потрясающей драме, которая разыгралась тут в момент катастрофы. Эта драма, конечно, несложная. Не было иной мысли, как только спастись самому. Только чувство матери не умерло тут. Оно поднялось выше чувства самосохранения. Вот лежит молодая женщина-крестьянка или мещанка; рука ее судорожно прижимает грудного ребенка; ребенок поднят ею кверху; но силы ее ослабели, она чувствует, что идет ко дну; лицо ее ужасно страдальческое, а младенец ее точно спит; глаза закрылись, а ротик открылся; лицо чистое, желто-восковое; нет пены у рта, и нет синеватости, как у всех утопленников.
Обойдя ряд тел, мы встретили капитана парохода г. Алякрицкого и помощника его Львова. По их рассказам можно восстановить картину страшной катастрофы.
Пароход приближался к Ровному, полный пассажиров и груза. Определить точно, сколько было пассажиров – невозможно; на всех станциях садились люди; из села Золотого – последней станции перед Ровным, принято было сколько-то человек; они должны были взять билеты на пароходе, но, по словам помощника, он успел выдать билеты только четырем пассажирам из с. Золотого. Груза ценного не было. Везли много арбузов, винограду, рыбу и несколько тюков товара. Почта была почти пуста.
Г. Львов, сменившись с вахты, отправился для продажи билетов в контору, находящуюся на левой стороне парохода, недалеко от входа в рубку 1-го класса. Он стоял у открытого внутрь парохода окошечка, как услышал крик «горим!» из рубки 1-го класса. Г. Львов выбежал из конторы, пробежал на верхнюю палубу к капитану и затем вновь сбежал на нижнюю палубу; в это время дано было направление пароходу к песчаному берегу; дым обнял весь пароход и привел в страшное смятение всех; головы всех были отуманены, все действовали без сознания, одно чувство обуяло всех – чувство страха. Большинство пассажиров в это время представляли из себя стадо баранов; никто не хотел рассуждать или повиноваться голосу благоразумия. Г. Львов кричал: «Не прыгайте в воду!», «Подождите прыгать!», «Не бросайтесь!» Он хватал многих за руки и удерживал силою. Но масса людей и с верхней и с нижней палуб в дыму, в чаду, тесня друг друга, падая и прыгая чрез все препятствия, неслись по пароходу к корме.
Шесть казаков, при первой тревоге, бросились на корму, где привязана была спасательная лодка, шашками они в несколько минут отрубили лодку, спустили ее в воду, бросились в нее и уплыли, не захватив еще никого с собою, хотя лодка могла вместить в себя до 40 человек. Их молили, просили, но они, очевидно, сообразили, что, поддайся этим мольбам, им самим несдобровать бы. Нет сомнения, что не 40, а 80 человек бросились бы на лодку и, конечно, потопили бы ее.
Нельзя представить себе, с какою быстротою пароход весь был объят пламенем. Это было делом каких-нибудь 10 мин.
Успев кой-кого удержать от решения немедленно броситься в воду, г. Львов сам спасся таким образом. Он, раздевшись, спустился по корме на руль и на руле сидел до тех пор, пока не завидел лодки, к которой и поплыл. Во время сидения на руле, его, как он рассказывает, нещадно колотил какой-то татарин, также державшийся за руль – за что? – этого, разумеется, и сам колотивший не мог бы сказать. Поплыв к лодке, г. Львов не видел, последовал ли за ним его недобрый татарин, или потонул.
У Львова на пароходе была дочь, девочка 15 лет. Она спаслась на оторвавшемся балконе, бросившись в воду вместе с ровесницею – дочерью буфетчика – и еще другой товаркой. Все три девочки умели плавать.
Капитан спасся один из последних при помощи лодки, получив незначительные обжоги лица и рук. У него была на пароходе жена. По ее рассказу, при крике о пожаре она бросилась было в каюту, чтобы спасти деньги, но было уже поздно, там уже все горело, ей опалило брови и ресницы. Тогда она стала думать лишь о своем спасении. Огонь погнал ее на корму. Она не помнит затем, как она спаслась, но знает только, что ее сняли с левой стороны парохода, с того места, где была каюта повара.
Из пароходной прислуги погибло вообще немного: 3 кочегара, 1 матрос и 1 лоцман. Гибли, главным образом, пассажиры – и это понятно. Пароходная прислуга не настолько потерялась, чтобы не помнить, что спасение возможно, что зря бросаться в воду нет необходимости; наконец, она настолько знала пароход, что имела больше средства спастись, чем не ведавшие ничего пассажиры.
Впрочем, и гибель пассажиров обусловлена многими причинами. Первая из них та, что пожар произошел на носу парохода, во время полного хода, при котором неминуемо ветер должен был раздуть пламя и погнать его на корму. Случись пожар во 2-м классе, на корме – можно, наверное, сказать, что в худшем случае человеческие жертвы исчислялись бы единицами, но могло и совсем не быть гибели людей. Вторая причина гибели людей – вертевшиеся колеса; бросившиеся в воду люди попадали под колеса; валы, подымаемые колесами, заливали плавающих, относили их от берега, относили от того самого места реки, где бросившиеся в воду люди могли бы найти спасение, ибо тут было так мелко, что люди могли стоять в воде.
Общую картину катастрофы нельзя набросать достаточно ярко.
Это было нечто не поддающееся описанию, хаотическое, беспорядочное, шумное и грозное. Нечеловеческое страдание столкнулось тут с нечеловеческою жестокостью; треск пожара заглушал вопли несчастных, боровшихся с волнами; яркое пламя, лизавшее верхи парохода и заревом освещавшее на далекое пространство окрестность, тысячами огней играло в волнах реки, не освещая последней; свет пламени, вместе со столбами дыма и искрами уходил в небеса, и несчастные люди глядели в те же мрачные, темные волны реки, их поглощала та же мрачная, непросветная бездна; шум колес парохода, плеск воды, взбиваемой с страшной силой этой мельницей, походил на тревожный бой барабана по прорвавшейся барабанной коже; глухо, но бойко, страшно бойко выбивал пароход свою призывную дробь…
Рассказывают, что когда загоревшийся пароход повернул под прямым углом с левого берега на правый, то кто-то – капитан ли, лоцман ли – дал свисток, и этот последний свисток так жалобно прозвучал в воздухе, точно кричало живое существо, чувствовавшее свою гибель…
Нашим глазам предстал печальный остов погибшего парохода, и первое впечатление от него было – впечатление гроба. Громадный, страшный гроб, едва было не поглотивший всех. Спасенные представлялись нам точно выходцы с того света. Мне лично были знакомы и капитан, и помощник его и жена первого – и я едва узнавал их – так лица их за несколько часов изменились, осунулись; особенно печальный образ имела жена капитана, высокая, худощавая женщина, которую проникала одна мысль – не потерпит ли безвинно ее муж за все случившееся? Худая рука ее слагала крест и несчастная молила Бога о спасении мужа.
Ни капитан, ни помощник его не отлучались еще с места катастрофы ни на минуту, не ели второй день.
Несколько лодок занимались еще при нас исканием тел. Я уже говорил, в каком положении лежат тела. Первый труп, который я увидел, был труп перса; он босой; рука согнута. Второй труп – русского рабочего; лицо обожжено; он тоже босой. Третий – труп рабочего же, ноги в чулках и котах; обувь, очевидно, страшно стесняла его и из-за нее, может быть, он пошел ко дну; лицо его выражает ужасное страдание. Борясь с волнами, он еще получил чем-то удар, быть может, сброшенною с парохода скамейкою, быть может, колесом; у него рассечен висок, и часть крови при положении тела на землю вытекла на песок. Четвертый труп – неизвестного господина, в черном пиджаке, жилетке, брюках, манишке, галстухе и на ногах сапоги, лицо все окровавлено, волосы дыбом, рассек на лбу. Пятый труп – молодая красивая женщина, из простых: на правой руке ее лежит грудной ребенок; ножки у него скрючены. Рядом опять рабочий – босиком. Далее рабочий в портянках и котах. Какая-то женщина обряжена родными, лицо покрыто. Там опять перс, татарин. Между ними – молодой почтовый сортировщик, в мундире, сапогах; он, говорят, из Казани. Замечательна фигура татарина, раскинувшегося на самом краю берега, так, что и ноги его в воде; на нем навьючено три или четыре кафтана, громадные сапоги, на голове шапка; при взгляде на него невольно является подозрение: не навьючивал на себя этот дикарь все, что попадалось под руку, свое и чужое, думая разбогатеть несчастием ближнего, не сообразив того, что с такой тяжестью он пойдет в воду как топор. Молодая женщина в широко-клетчатом платье, в тонких узорчатых чулках, в белой, с прошивками, рубашке; грудь расстегнута, как будто она только что собиралась ложиться спать; это, по-видимому, пассажирка 2-го класса. Выше ее лежит девочка 12 л. и рядом с ней мальчик, оба обряжены уже, как следует, для положения в гроб. Недалеко от неизвестной дамы лежит тело акушерки из Ровного – Марьи Александровны Образцовой, полной грузной дамы, в тяжелом теплом платье, застегнутом наглухо.
Образцова вместе с доктором Гумильским накануне ездила к больной жене священника с. Золотого, и назад они ехали на пароходе «Вера». Доктор спасся. Образцова же, чувствуя, что она не в силах доплыть до берега, молила дочь буфетчика подать ей руку. «Барышня, дайте мне руку!» − кричала она. Но девица Железенко – дочь буфетчика – не решилась подать ей руку из чувства самосохранения, ибо, без сомнения, Образцова увлекла бы ее за собой.
Железенко вызвала здесь общее сочувствие, когда узнали, что на руках этой 15-летней девочки осталось 6-ро маленьких братьев и сестер. Девочка очень хорошенькая и очень симпатичная. От нее долго скрывали смерть матери и отца. Ее одела, накормила и приютила учительница ровненской русской частной школы Е.С. Долгополова. Эта последняя выказала вообще столько сострадательности, доброты и самоотвержения ко всем потерпевшим, что ее имя с благоговением произносили многие из жертв катастрофы. Она раздала нуждавшимся все, что у нее было, сама оставшись чуть не в одном платье. Ухаживая за Железенко, она до вечера 9 августа сохранила от нее в тайне смерть родителей, но вечером Железенко, всех расспрашивая о матери, наконец узнала истину. Рыдания ее огласили всю пароходную конторку. Она потребовала, чтобы ее перевезли на место катастрофы, говоря, что не уедет из Ровного, прежде чем не похоронит мать. Ее повезли. Только что она переехала на ту сторону, пришла весть, что немного ниже по течению вынули и тело ее отца…
Число спасенных определяют в 168 чел., уверяя, что всех пассажиров на пароходе было 243, но не подлежит сомнению, что эта цифра гадательная; по отзывам пароходной администрации, определить число пассажиров трудно. По показаниям пассажиров, на палубе 3-го класса было тесно.
В числе спасенных обращает на себя внимание старик с разбитыми ногами, ходящий на двух клюках.
− Как вы спаслись? – спрашиваю его.
− Бог, все Бог… Я разделся, разулся, вынул билет свой (он кр−н Тамбовской губ.), привязал его на шею, и как стало горячо спине, бросился в воду и давай там руками работать, в воде мне ничего было… А вот как взяли меня на лодку, перевезли на берег, так я и стал мучиться с ногами… Две косушки выпил – так только тогда у меня и отошли ноги-то.
Старику в Ровном сделали клюки, дали теплый кафтан, шапку.
Многие таким образом бросались в воду, когда горячо уже делалось. Бросались, выбирая лучший род смерти: лучше утонуть, чем сгореть…
Спасать людей из Ровного бросились первыми: приказчики лесопромышленника Шарова и торговцы И.Г. Садомцев и Мих. Шишкин – из с. Золотого. Последние спасли, между прочим, и лоцмана, и одели помощника Львова.
Для первоначальной помощи спасенным в Ровном, по инициативе торговцев, собрано было до 600 р. На эти деньги спасенных кормили и купили им платья.
Много ли в этой сумме было пожертвований немцев – не знаю.
Для похорон утонувших доставлены деньги саратовским агентом пароходства «Самолет» г. Шебениным. Каждому сделан особый гроб. Похороны совершены 10 августа в с. Золотом.
На самый пароход я не ходил, но слышал, что внутри его найдено 4 трупа сгоревших людей. Собственно, находят там почти одни кости. Находят так: зачерпнут черпаком со дна парохода, и вместе с разбитыми арбузами, раздавленною рыбою и разною дрянью вынимают то одно легкое человека, то часть руки, то череп…
Для расследования причин катастрофы прибыли в Ровное на другой же день товарищ прокурора судебной палаты г. Москалев и прокурор окруж. суда г. Слепцов. Они, говорят, нашли нужным произвести вскрытие двух-трех тел.
Под тяжелым впечатлением уехал я с места катастрофы, подавленный громадностью несчастия и беспомощностию оставшихся в живых людей, потерявших здесь своих родных. Спасли одного грудного ребенка, тогда как мать его утонула; а сколько погибло детей, матери которых остались живы; кто потерял мужа, кто – жену.
Искание погибших еще продолжается. На берегу часто раздается плач. Это нашли своего… Другие бегают, ищут.
Н. Хованский.
(Из газеты «Астраханский справочный листок», 1886 год, 15 августа, № 179, стр. 2-3. Материал предоставлен Алексеем Александровым)
Упоминаемые суда: Вера.
Упоминаемые судовладельцы: «Самолет», общество акционерное пароходное..